Небо давило на голову, распирало голову изнутри, и Сверчок уже не знал, кровь ли под пальцами — горячая, липкая — или рвется наружу мозг. На коленях стоя, оттолкнул Хезе — беги! И тот побежал.
Ох, прав был Сверчок, сказав — вместе. Или не прав? Пятнадцать новичков собери, и все лягут мгновенно. А тут — не новички; разве новичок Мирах, который капризы Чаши под себя переделывал? Или Тайгета, кошка красивая, уличная? И остальные не хуже. Кто сам не так давно пришел в котловину, отдавал свои силы товарищам. Или наоборот, тут уж как повезло.
А ты — существо живое; попробуй, выдержи, когда в мозгу твоем или сердце промчится такая орава…
Чаша умирала, корчилась в агонии. И агония эта ударяла по бегущим сильнее, чем «лианы» там или камни катящиеся. Но они все равно бежали, поднимаясь и падая. Так долго и прочно связаны были с Чашей — и, неблагодарные, убивали ее, жестокие, как все дети.
И последним дыханием Чаши была — вспышка. Не белая, не красная, не зеленая. У людей и слов-то для подобного цвета нет.
Охранники, которые полукольцом высыпали на полосу из металла, вместо привычной блеклой дымки наверху увидели — небо. Голубое, с перистыми облаками. И среди облаков — длинный белый след, дорожка от самолета. Четкая такая, высоко-высоко.
На неровной, искореженной, обыкновенной земле стоял человек.
Мальчишечья угловатая фигурка — но кто знает, что за монстр в ней таится? И без того Чаша пугала, непостижимая, а теперь и вовсе с ума сошла. Умерла ли? Или оставила после себя… нечто? Мигом стволы вскинули.
— Не надо, — тихо сказал Хезе. — Посмотрите, может, кто жив…